Бунин Иван Алексеевич - Куприн
И.А.Бунин
Куприн
Это было давно - когда я только что узнал о его существовании, впервые
увидал в "Русском богатстве" его имя, которое все тогда произносили с
ударением на первом слоге, и этим ударением, как я видел это впоследствии,
почемуто так оскорбляли его, что он, как всегда в минуты гнева, позвериному
щурил глаза, и без того небольшие, и вдруг запальчиво бормотал своей обычной
армейской скороговоркой, ударяя на последний слог:
- Я - Куприн, и всякого прошу это помнить. На ежа садиться без штанов не
советую.
Сколько в нем было когдато этого звериного - чего стоит одно обоняние,
которым он отличался в необыкновенной степени! И сколько татарского! Насчет
многого, что касалось его личной жизни, он был очень скрытен, так что,
несмотря на всю нашу большую и такую долгую близость, я плохо знаю его
прошлое. Знаю, что он учился в Москве, сперва в кадетском корпусе, потом в
Александровском военном училище, недолгое время был офицером на
русскоавстрийской границе, а затем чем только не был! Изучал зубоврачебное
дело, служил в какихто конторах, потом на какомто заводе, был землемером,
актером, мелким журналистом... Кто был его отец? Кажется, военный врач,
благодаря чему Александр Иванович и попал в кадетский корпус. Знаю еще, что он
рано умер и что вдова его оказалась в такой бедности, что принуждена была жить
в московском "Вдовьем доме". Про нее знаю, что, по происхождению, она была
княжна с татарской фамилией, и всегда видел, что Александр Иванович очень
гордился своей татарской кровью. Одну пору (во время своей наибольшей славы)
он даже носил цветную тюбетейку, бывал в ней в гостях и в ресторанах, где
садился так широко и важно, как пристало бы настоящему хану, и особенно узко
щурил глаза. Это была пора, когда издатели газет, журналов и сборников на
лихачах гонялись за ним по этим ресторанам, в которых он проводил дни и ночи
со своими случайными и постоянными собутыльниками, и униженно умоляли его
взять тысячу, две тысячи рублей авансом за одно только обещание не забыть их
при случае своей милостью, а он, грузный, большелысый, только щурился, молчал
и вдруг отрывисто кидал таким зловещим шепотом: "Геть сию же минуту к чертовой
матери!" - что робкие люди сразу словно сквозь землю проваливалась.
