Бунин Иван Алексеевич - Кавказ
Иван Бунин
Кавказ
Приехав в Москву, я воровски остановился в незаметных номерах в
переулке возле Арбата и жил томительно, затворником - от свидания до
свидания с нею. Была она у меня за эти дни всего три раза и каждый раз
входила поспешно, со словами:
- Я только на одну минуту...
Она была бледна прекрасной бледностью любящей, взволнованной женщины,
голос у нее срывался, и то, как она, бросив куда попало зонтик, спешила
поднять вуальку и обнять меня, потрясало меня жалостью и восторгом.
- Мне кажется, - говорила она, - что он что-то подозревает, что он даже
знает что-то, - может быть, прочитал какое-нибудь ваше письмо, подобрал ключ
к моему столу... Я думаю, что он на все способен при его жестоком,
самолюбивом характере. Раз он мне прямо сказал: "Я ни перед чем не
остановлюсь, защищая свою честь, честь мужа и офицера!" Теперь он почему-то
следит буквально за каждым моим шагом, и, чтобы наш план удался, я должна
быть страшно осторожна. Он уже согласен отпустить меня, так внушила я ему,
что умру, если не увижу юга, моря, но, ради бога, будьте терпеливы!
План наш был дерзок: уехать в одном и том же поезде на кавказское
побережье и прожить там в каком-нибудь совсем диком месте три-четыре недели.
Я знал это побережье, жил когда-то некоторое время возле Сочи, - молодой,
одинокий, - на всю жизнь запомнил те осенние вечера среди черных кипарисов,
у холодных серых волн... И она бледнела, когда я говорил: "А теперь я там
буду с тобой, в горных джунглях, у тропического моря..." В осуществление
нашего плана мы не верили до последней минуты - слишком великим счастьем
казалось нам это.
В Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что лето уже прошло и
не вернется, было грязно, сумрачно, улицы мокро и черно блестели раскрытыми
зонтами прохожих и поднятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих
пролеток. И был темный, отвратительный вечер, когда я ехал на вокзал, все
внутри у меня замирало от тревоги и холода. По вокзалу и по платформе я
пробежал бегом, надвинув на глаза шляпу и уткнув лицо в воротник пальто.
В маленьком купе первого класса, которое я заказал заранее, шумно лил
дождь по крыше. Я немедля опустил оконную занавеску и, как только носильщик,
обтирая мокрую руку о свой белый фартук, взял на чай и вышел, на замок запер
дверь. Потом чуть приоткрыл занавеску и замер, не сводя глаз с разнообразной
толпы, взад и вперед сновавшей с вещами вдоль вагона в темном свете
вокзальных фонарей Мы условились, что я приеду на вокзал как можно раньше, а
она как можно позже, чтобы мне как-нибудь не столкнуться с ней и с ним на
платформе. Теперь им уже пора было быть. Я смотрел все напряженнее - их все
не было. Ударил второй звонок - я похолодел от страха: опоздала или он в
последнюю минуту вдруг не пустил ее! Но тотчас вслед за тем был поражен его
высокой фигурой, офицерским картузом, узкой шинелью и рукой в замшевой
перчатке, которой он, широко шагая, держал ее под руку. Я отшатнулся от
окна, упал в угол дивана. Рядом был вагон второго класса - я мысленно видел,
как он хозяйственно вошел в него вместе с нею, оглянулся, - хорошо ли
устроил ее носильщик, - и снял перчатку, снял картуз, целуясь с ней, крестя
ее. Третий звонок оглушил меня, тронувшийся поезд поверг в оцепенение. Поезд
расходился, мотаясь, качаясь, потом стал нести ровно, на всех парах...
Кондуктору, который проводил ее ко мне и перенес ее вещи, я ледяной рукой
сунул десятирублевую бумажку.
Войдя, она даже не поцеловала меня, только жалостно улы
